Начало 1944 года застало дивизию «Дас Рейх» в районе между Бордо и Тулузой. Здесь оберштурмфюрер Шломка принял командование 2-ой ротой 2-го танкового полка СС. Мы были последними, кто получил новые танки из арсеналов в Магдебурге. Тем временем началось вторжение в Нормандию. Мы собирались двигаться прямо в район боевых действий, но бомбардировки мостов и железных дорог в северной Франции сделали это невозможным. По железной дороге мы проехали почти всю страну. Мы выехали из Саара и двинулись на юг вдоль Роны, затем ближе к Средиземноморью мы свернули к атлантическому побережью и через Нант попали в Алансон. Там мы выгрузились из поезда и поехали к району, расположенному севернее Перси. Затем в качестве операционного резерва мы расположились в Сент-Себастьян де Редс, находящемся к югу от дороги ве дущей в Перье.

Несколько раз мы вступали в незначительные стычки. Затем в полдень 9 июля - тревога! Американский прорыв на Сентени! Вместе с моим взводом я получил приказ блокировать дорогу и во что бы то ни стало остановить врага. У нас не было ни карты, ни какой-либо оперативной информации, мы даже не знали того, с кем нам придется защищать дорогу. Поспешно мы отправились в путь и доехали до дороги, ведущей в Редс, в котором шел очень тяжелый бой. Ясно было одно - если американское наступление увенчается успехом, то они смогут преодолеть болотистое место и беспрепятственно двигаться через Перье в Кутанс по той дороге, которая ведет на север к Шербуру.

На моей Пантере V я двинулся на север по шоссе D 971 «Карентан-Перье». Мы так и не доехали до Сантени. В том месте, где от главной дороги шло ответвление на л’Озере, мы увидели большую группу парашютистов, движущихся по открытой местности рядом с шоссе. Стояла легкая дымка и уже начинались сумерки, поэтому я не был уверен американцы это или немцы. К счастью я не стал открывать огонь, так как на следующий день я узнал, что это были немцы.

Нам было приказано перекрыть дорогу. Поскольку кроме танков со мной никого не было и ночью мы были практически беззащитны против пехоты, я отошел назад на небольшое расстояние и нашел более выгодную позицию, расположенную вдоль рядов изгороди, (идущей по обеим сторонам дороги), где мы и расположились. Враг также продвинулся вперед, но только до ближайших рядов оград, находящихся напротив нас.

По всей видимости, никто из нас не спал этой ночью, т. к. находиться темной ночью без поддержки пехоты в танке на территории, где ведутся боевые действия, очень рискованно. К счастью, ночные атаки американцы совершали очень редко. В большинстве случаев, когда наступала темнота, они откладывали их на следующий день.

Следующим утром начался артобстрел, но был не очень сильным. В те дни над нами часами низко и медленно кружились находящиеся в совершенной безопасности самолеты-разведчики. Теперь мы заметили, что американцы окопались в соседних, либо находящихся чуть подальше зарослях.

Столь близкое соседство давало одно очень важное преимущество. Артиллерия и бомбардировщики из-за опасения задеть своих не трогали нас. Поэтому их основной огонь был сосредоточен позади нас, но он велся неточно и был в достаточной степени неэффективным. Наконец днем мы смогли вздохнуть спокойно. III батальон полка «Дер Фюрер» занял свой сектор главной оборонительной линии, частью которой была и наша позиция. Они отошли из района ля Хайе дю Пюи.

Пехотинцы из 10-ой роты «Дер Фюрер» вырыли свои лисьи норы прямо рядом с нашими танками. Среди них был мой старый довоенный товарищ того времени, когда я был еще простым пехотинцем. Он командовал пулеметным взводом (пулеметы с воздушным охлаждением «Гриллен»). Свой командный пункт он расположил прямо под моим танком. Так как у него был непосредственный контакт с корректировщиком артогня, а командир пехотного взвода также находился поблизости от нашего танка, то это было великолепным взаимодействием на следующие (более чем две) недели, пока мы удерживали эти позиции. Их лисьи норы были выкопаны прямо за изгородью и пехотинцы проделали в них отверстия, чтобы иметь возможность просунуть в них свое оружие.

На следующее утро едва мы только успели закамуфлировать свои танки свежими ветками, появился командир III батальона. Он осматривал оборонительную линию и лично выяснял все детали местности. Наши приветствия были жаркими. В 1937 году мы поступили на службу в этот батальон и не виделись с 1939 года. Он был одним из тех молодых командиров наших войск, которые сочетали в себе высочайшую отдачу и самодисциплину с лучшей прусской выправкой: «Mehr sein als scheinen” (быть большим, чем кажешься). Его люди могли бы клясться его именем.

Когда американцы обнаружили нашу оборонительную линию начался обстрел такой силы, что иногда он достигал такой интенсивности, какую мы не встречали до этого ни на одном поле сражения; это продолжалось целыми днями иногда целыми часами подряд. Только ночью на протяжении большего или меньшего промежутка времени не было обстрела. Тогда мы слышали шум движения. Подходили части снабжения и т. д. Это время мы использовали для того же. Старшина роты или сержант автотранспортной роты подъезжали на своих машинах прямо к нашим танкам и выгружали продовольствие и боеприпасы. Однажды ночью, когда они возвращались назад, мы услышали громкий взрыв на дороге. Примчавшись на место мы увидели, что одна из наших машин подорвалась на мине, два человека погибло. Американцы узнали о времени, когда к нам подвозят снабжение. Самым дерзким образом некоторые из них воспользовались временем между их прибытием и отправлением и заминировали дорогу. Им удалось проникнуть за нашу линию и уйти незамеченными. С этого времени машины снабжения не подъезжали к нам, а их экипажи подносили все припасы с расстояния более чем 400 м от нашей Пантеры. Очень непростая работа!

На второй или третий день обстрел достиг новой высшей точки. Снаряды рвались очень часто и так близко от нас, что в танке мы все время ощущали как его потряхивает. Конечно, все это было пустяками, но когда ты сидишь в танке и думаешь только лишь об обстреле, то кажется, что танк по настоящему раскачивается. Все люки были закрыты (в середине лета). Температура увеличивалась, напряжение делало пребывание в танке все более неприятным. Почти никто ничего не говорил. Если до танка долетали осколки снаряда, то это ненадолго отвлекало наше внимание. Ты превращаешься в жалкое, измученное существо, борющееся лишь за сохранение себя как личности и старающееся не лишиться своей силы воли. Это самое важное сражение, которое должен выдержать каждый человек. От его результата будет зависеть сломаешься ли ты или останешься бойцом. Это и есть самый важный аспект, который воздействует на человека при обстреле тяжелыми видами вооружения, нисколько не зависящий от поражения основных целей обстрела.

Этот огонь часами обрушивался на нас. Крупнокалиберные орудия также принимали в этом участие, может быть это была крупнокалиберная артиллерия с кораблей, находящихся рядом с местом высадки (у меня нет никаких идей на этот счет). Иногда слышались глухие шлепки, по всей видимости это были неразорвавшиеся снаряды. Этот звук был таким особенным, что его можно было явственно различить в этом грохоте.

Затем обстрел прекратился и всю местность устлало белое и толстое одеяло. Без сомнения, это была подготовка к главной атаке! Я выпрыгнул из танка, сказав командиру и пехоте, прыгая от одного окопа к другому, чтобы парни не открывали огонь, пока не начну стрелять я. Таким образом, мы должны были открыть огонь одновременно. Я поспешил к своей Пантере и дело не заставило себя ждать. Вскоре обстрел полностью прекратился. Ужасающий шум, окружавший нас до этого, сменился на зловещую тишину. Только позади нас еще рвались снаряды.

Медленно туман разошелся и опустился до уровня башни (3 м над землей), давая возможность для обзора. Я мог рассматривать луг на нашем левом фланге, ограниченный небольшим лесом. Там собралось большое количество американской пехоты. Они готовились к атаке и оказались совершенно беспечными. В 150 м от нас росло одинокое дерево. Один человек неспешно подошел к нему, осмотрелся вокруг и подал знак своим, что должно было означать «все чисто» (all clear, знаменитое OK, инициалы первых звуков слов из этой фразы - прим. переводчика). После этого все подразделение, находившееся на окраине леса, начало движение практически не рассосредоточившись. Должно быть они думали, что страшный обстрел последних часов уничтожил на нашей стороне все живое. Но все-таки расположенная на уровне земли точка наблюдения не может дать всеобъемлющих результатов. Я выждал немного и открыл огонь из всех видов вооружения, имевшихся у нас в наличии. Это буквально смело их. Вскоре в дело вступила наша артиллерия и после того, как заработали наши ракетные установки, мы смогли убедиться, что с американцами можно иметь дело. Это было самым большим сосредоточением огня артиллерии на одном участке, какое я только видел во время всей войны. Немедленно враг снова обрушил на нас свой огневой вал, ничуть не уступавший предыдущему. Но мы были ободрены тем, что американцам не удалось добиться успеха.

Танковая атака, которую мы ожидали с минуты на минуту, произошла с правой стороны дороги, хотя мы и полагали, что с этой стороны местность была менее благоприятной движения танков. Но тогда мы еще не знали, что открытое пространство, простирающееся слева от нас, было болотистой местностью, которая не могла выдержать тяжелые машины. Но ожидая возможной танковой атаки с этой стороны я вместе с 4-мя танками остановился на левой стороне дороги - артподготовка была той же силы, что и в последний раз.

Неожиданно мы услышали шум боя с правой стороны дороги. Танковые орудия и пулеметы вели непрерывную стрельбу. Вскоре командир Пантеры, находящейся на другой стороне, доложил о том, что у него повреждена пушка и что он отошел в укрытие. Затем к моей пантере побежали стрелки, большей частью раненые, крича что все пропало, американцам удалось прорваться и что наша оборона уничтожена! Вся дорога простреливалась пулеметами и противотанковыми орудиями, но они были плохо пристрелены. В поле напротив ограды, которая раньше служила нам линией обороны, стояли пять Шерманов. Стреляя по стрелковым ячейкам они убивали, ранили и выкуривали оттуда нашу пехоту. К счастью для нас, они не стали сразу же развивать свой успех.

Я увидел достаточно и вернулся назад, после чего со второй Пантерой был готов к действию. Наши шансы пересечь дорогу были очень незначительны, но у нас не было выбора. Этот сектор обороны являлся ключевым. Существовала только одна хорошая дорога для того, чтобы через топи и болота добраться из района Карентана к южным подходам к Котентену. Мы должны были рискнуть всем, чтобы помешать врагу свободно «катиться» по дороге.

Чтобы пересечь дорогу мы должны были проехать около 50 м, что мы и сделали с самой большой возможной скоростью. Противотанковые орудия не задели нас. На другой стороне дороги находилось полуразрушенное от обстрела здание. Я приказал другому танку укрыться за ним. Я проехал еще около 30-40 м (самые «длинные» метры в моей жизни). Мы могли двигаться только самым тихим ходом, так как вся земля была изрыта воронками от разрывов. Мой стрелок чуть было не сошел с ума из-за того, что я не разрешил повернуть ему башню и вести огонь в то время, когда мы приближались к нашей конечной цели. Но это было бы совершенным идиотизмом. При езде с повернутой в сторону башней попасть в кого-либо просто невозможно. Расстояние до Шерманов было около 250-300 м и это было невероятно: каждая машина выстрела в нас один раз или дважды, а мы не были подбиты (даже сегодня я не могу понять это). Когда мы достигли позиции, мы нацелились на танки, резко развернув нашу пантеру вправо, заклинив цепным тормозом гусеницу, после чего передовой Шерман был у нас как на ладони, подбит и сожжен. Очень быстро все четыре были уничтожены. Смертельный страх вышиб из нас насквозь промочивший нас пот; когда каждую секунду ожидаешь, что будешь подбит и умрешь, желудок сводит судорогой, а к горлу подступает твердый комок. Теперь, когда опасность миновала, наступило неописуемое облегчение. Тем временем начала стрелять вторая Пантера - ее главной целью была американская пехота. Пятый Шерман попятился в заросли кустарника на угол поля, находившийся ближе к дороге.

Я выпрыгнул из своей машины и полуползком, полубегом продвигался к тому месту, где мог быть Шерман. Подпрыгнув несколько раз к вершине ограды я, наконец, заметил танк. Когда я бежал назад к своей Пантере мне снова повезло и я не был подстрелен вражескими пулеметами. Я взобрался на башню и крикнул, что он наш. Выпустив несколько пулеметных очередей и фугасных снарядов, мы смогли расчистить наше поле зрения и увидеть танк. Шерман отчаянно пытался задним ходом преодолеть находящуюся позади него ограду, но всякий раз доходя до определенной точки его двигатель глох и он вновь шлепался на землю. Когда его корма вновь поднялась вверх, мы расстреляли этот танк практически сверху. От взрыва башня отлетела в сторону. Некоторое время я был занят, что перебегал от одной норы к другой вновь выстраивая нашу оборонительную линию. Все пехотные офицеры были убиты или ранены и стрелки полностью положились на меня. После этого в полную силу вновь начался обстрел, мы отвечали им таким же образом. Шестой Шерман на соседнем поле стал жертвой этой дуэли. Он взорвался, выбросив из себя струю пламени.

Это было концом основной атаки на наши позиции. Следующие 10 дней прошли под девизом «вторжение каждый день». К примеру, время от времени целыми часами подряд лишь с небольшими перерывами из соседних зарослей по нам и нашим наблюдательным пунктам велся такой сильный огонь из автоматического оружия, что вести бой было практически невозможно.

Наш вышедший из строя танк застрял в воронке в то время, когда мы отступали с наших позиций. Его вытащила оттуда ремонтная машина. Смененные 6-ой ротой нашего полка мы почти с сожалением оставляли наши позиции. Никогда до этого и после в течение всей войны я не встречал такого великолепного взаимодействия всех родов войск.

На следующий день нас уже бросили прикрывать прорыв к северо-западу от Перье. Под очень сильным артиллерийским обстрелом нас инструктировал наш полковой командир. На следующий день началось большое отступление с многочисленными остановками и контратаками, которое закончилось для меня у «Западной стены» (линии Зигфрида), где мы подошли к германской границе